Педиатр, который наблюдает ребенка и видит его регулярно из месяца в месяц, прекрасно замечает, что в определенном возрасте – это может произойти между 5–8-м месяцем – ребенок начинает по-другому к нему относиться, по-другому себя ведет. До сих пор он всегда улыбался, никогда не плакал, охотно лепетал, легко позволял брать себя на руки и вертеть. Но в какой-то момент его поведение меняется, теперь он вырывается, кричит и явно выглядит испуганным.
Я долгое время считал, что этот страх вызван какими-либо действиями врача и в особенности – прививками, которые начинают делать примерно в 4 месяца. Начиная с третьего укола вакцины АКДС (дифтерия, столбняк, коклюш), ребенок плачет и боится незнакомого человека, причинившего ему боль, даже если толком не понимает, что боль вызвана самим уколом.
Но приход в медицинский кабинет четко соединяется у него с представлением о чем-то очень неприятном. Я продолжаю считать, что это играет свою роль в том, что между 8-м и 20-м месяцем отношения педиатра с ребенком осложняются.
Но даже и в том случае, если врач наблюдает ребенка, не делая ему ни одного укола, и при отсутствии каких-либо других болезненных манипуляций, все-таки в 6-8 месяцев ребенок начинает бояться врача, и его страх связан не только с тем, что лицо педиатра почему-либо кажется ему неприветливым и враждебным. Несомненно, этот страх связан и с зарождением тревоги, неотделимой от познания самого себя, знакомства с близкими и другими людьми.
В этом возрасте младенец прекрасно узнает лица отца, матери, братьев и сестер. Именно при виде брата (или сестры), чаще всего ближайшего к нему по возрасту, он радуется больше всего и особенно бурно выражает радость и удовольствие, так, как будто он предпочитает его (или ее) всем остальным.
Примерно тогда же он понемногу осознает свою самостоятельность, существование собственного тела, существование и постоянство существования внешних объектов. И приблизительно в 8-9 месяцев он открывает для себя физическую реальность других людей, сопоставляя ее с собственной реальностью, собственным существованием.
Я часто советую матерям, задающимся вопросами о природе страхов и тревог их младенцев, постараться понять реальное соотношение сил между взрослыми и маленькими детьми. Для того, чтобы ясно представить себе мир, в котором живет ребенок, вообразите, что вы ходите на четвереньках среди существ четырехметрового роста, весом в 400 кг и соответствующих объемов.
Разве такое положение не провоцировало бы тревогу, если бы люди не были бы ласковыми, понимающими, снисходительными и готовыми улыбнуться? Какие неосознанные мысли, в которых сплетались бы страхи, тревоги, стремление понравиться и боязнь вызвать неодобрение, возникали бы у нас при столь очевидном неравенстве сил?
Кто или что защищает ребенка от подобного восприятия мира, где он, крохотный и слабый, окружен огромными созданиями, чьи сила и могущество несоизмеримы с его собственными? Лицо и любовь матери, которую он бессознательно считал неотделимой от себя до тех пор, пока не осознал автономию собственного тела, собственной личности, и с этого момента начал бояться навеки потерять ту, которая защищает его от всех этих пугающих созданий.
Разумеется, сравнение ребенка, окруженного взрослыми, с взрослым человеком, окруженным великанами, очень приблизительное, но, возможно, оно все-таки способно объяснить один из аспектов зарождения тревоги, проявляющейся приблизительно в шестимесячном возрасте и, скорее всего, связанной с осознанием собственного положения среди взрослых.
Это достаточно грубое сравнение, и неточным оно оказывается именно благодаря тому, что младенческие прелесть, нежность и слабость инстинктивно пробуждают у взрослых любовь и умиление, которых они, к счастью, не скрывают.
И обретший самостоятельность младенец, которого пугают чужие лица и который по любому поводу спешит найти защиту у матери, постепенно осознает, что окружающие его люди не хотят причинить ему ни малейшего вреда и ничего плохого ему не делают, что у них по отношению к нему только самые лучшие намерени